– Лихорадка началась через шесть дней после отлета с Комарры, после скачка к Полу. Грас-Грейс первая догадалась по тому, как она началась. Она всегда была из нас самой сообразительной. Четыре маленьких розовых прыщика вроде комариных укусов на тыльной стороне ладоней Хьюлета с Фиркой, у нее на щеке и на моих руках, где их касался цетагандийский ублюдок. Они выросли до размеров яйца и пульсировали, но не так, как пульсировало у нас в голове. На это ушел всего час. У меня так раскалывалась голова, что я почти ничего не видел, и Грас-Грейс, которая чувствовала себя не лучше, помогла мне добраться до каюты, чтобы я мог забраться в мой бак.
– Бак?
– У меня в каюте стоял большой бак с крышкой, чтобы я мог закрыться изнутри, потому что гравитация на этой старой посудине была ненадежной. И в нем действительно было удобно отдыхать, своего рода водяная кровать. Я мог в ней растянуться как угодно и вертеться. Отличная фильтрационная система воды, и дополнительный кислород, пузырьками поднимающийся из баллона, что я приделал. Красивые пузырьки – цветная подсветка. И музыка. Мне не хватает моего бака.
Он тяжело вздохнул.
– У тебя… вроде как есть и легкие тоже. Под водой ты задерживаешь дыхание или как?
Гупта пожал плечами.
– У меня дополнительные сфинктеры в носу, ушах и горле, которые автоматически закрываются, когда переключается система дыхания. Это всегда несколько неловкий момент. Мои легкие не всегда хотят прекращать работать. Или снова запускаться – иногда. Но я не могу вечно торчать в баке, иначе придется писать в ту воду, которой дышу. Именно это тогда и произошло. Я плавал в моем баке… много часов, не знаю сколько. Сомневаюсь, что находился в здравом уме, настолько мне было плохо. Но потом мне захотелось писать. Очень сильно. И мне пришлось вылезти.
Я чуть было не вырубился, когда встал. Облевал весь пол. Но идти я мог. В конце концов добрался до гальюна в каюте. Корабль по-прежнему летел, я чувствовал вибрацию под ногами, но на нем царила полная тишина. Никто не разговаривал, не ругался. Не храпел. И музыки не слышно. Мне было холодно, я был весь мокрый. Я напялил халат – из тех, что мне подарила Грас-Грейс. Она говорила, что халаты ее полнят, а я постоянно мерз. Она говорила, это оттого, что мои создатели вложили мне гены лягушки. Насколько я понимаю, это вполне может быть правдой.
– Я нашел ее тело… – Он запнулся. Взгляд стал еще более отсутствующим. – Шагах в пяти дальше по коридору. Во всяком случае, я подумал, что ее. Это была ее коса, плавающая в… Во всяком случае, я подумал, что это было тело. Размер лужи совпадал. Это воняло, как… Что за чертова болячка разжижает кости?
Он набрал воздух и продолжил:
– Фирка добрался до лазарета, хотя пользы это ему не принесло. Он лежал весь плоский, словно сдулся. И стекал. По обе стороны койки. Он вонял еще хуже, чем Грас-Грейс. И от него шел пар.
Хьюлет – то, что от него осталось – был в кресле пилота в кабине управления. Не знаю, зачем он заполз туда, может, чтобы обрести хоть какое-то утешение. Пилоты – странный народ. Его имплантаты пилота вроде как удерживал и череп, но его лицо… его черты… они просто стекали. Я подумал, что он, возможно, пытался послать сигнал бедствия. Позвать на помощь. Подумал, может, он слишком многое сообщил, и спасатели решили держаться подальше. С чего это порядочным гражданам рисковать чем-то ради нас? Каких-то джексонианских контрабандистов? Пусть себе сдохнут. Никаких проблем и экономия судебных издержек, верно?
Теперь он не смотрел ни на кого.
Майлз опасался, что он замолчит, выдохнувшись. Но нужно еще так много узнать, и очень важного… Он осмелился слегка подстегнуть пленника.
– Итак. Без балды, ты торчишь в дрейфующем корабле с тремя растворяющимися телами, включая скачкового пилота. Как ты выбрался?
– Корабль… Корабль был теперь бесполезен, без Хьюлета. И других. Пусть чертовы финансисты заберут его, зараженным и все такое. Убитые мечты. Но к тому времени я сообразил, что являюсь всеобщим наследником. Ни у кого больше никого не было. Мне бы хотелось, чтобы все мое унаследовали они, повернись все по-другому. Так что я собрал все кредитки и наличность – у Фирки было полно наличных. Это в его стиле. И у него были наши состряпанные удостоверения. Грас-Грейс, ну, она, наверное, свою наличность отдала, или проиграла, или потратила на игрушки, или еще как спустила. Что, в конечном счете, делает ее умнее Фирки. Хьюлет, я думаю, большую часть пропил. Но все равно было вполне достаточно. Достаточно, чтобы добраться до конца освоенного космоса, если тратить с умом. Достаточно, чтобы догнать цетагандийского ублюдка, прямо следуя за ним или нет. Я сомневался, что он сможет двигаться быстро с таким тяжеленным грузом.
Я забрал все и погрузился в спасательную капсулу. Сперва раз десять провел обеззараживающие процедуры. Пытался смыть этот жуткий запах смерти. Я не был… не был в наилучшей форме, вряд ли, но и не настолько в отключке. А как только я оказался в капсуле, дальше уже было просто. Они предназначены для того, чтобы доставлять раненых идиотов в безопасное место, автоматически следуя местным космическим бакенам… Меня подобрал через трое суток проходящий корабль, я скормил им байку насчет развалившегося корабля – они поверили, увидев джексонианскую регистрацию. К тому времени я уже перестал плакать. – Зато теперь в уголках его глаз блестели слезы. – Об этом биологическом дерьме я не упомянул, иначе они бы законопатили меня надолго. Они высадили меня на ближайшей пересадочной станции Пола. Оттуда я быстренько смылся, спасаясь от следователей, и сел на первый же корабль до Комарры. Я выследил груз цетагандийского ублюдка до комаррского флота, который только что отчалил. Тогда я быстренько поискал маршрут, который позволит мне перехватить его в первом же возможном месте. Которое оказалось вот этим. – Он огляделся, недоуменно моргая при виде слушателей-квадди, словно удивляясь их присутствию в этом помещении.